Елена и ВладимирТаймановы

Воспоминания об Андрее.

 

С Андреем мы впервые встретились в сентябре 1967 года. Накануне мы поступили в Новосибирскую физ.-мат. школу при НГУ и оказались с ним в одном классе. Правда, сам момент знакомства в памяти не остался – в ФМШ все съехались из разных мест, большинство из нас не были раньше знакомы друг с другом, и поэтому знакомились как-то все сразу и со всеми.

Андрей в то время был маленьким, худеньким мальчиком. Он обычно ходил с очень серьезным, порой даже угрюмым видом и говорил громким, низким голосом. Но он быстро стал заметным человеком в нашем классе, и, хотя у нас было немало ярких личностей, Андрей выделялся своей неординарностью и каким-то особым колоритом. Он все делал с полной отдачей и по-настоящему. Если ему что-то не нравилось, он говорил об этом со всей прямотой, порой в довольно резких выражениях, но если ему было смешно, то он хохотал от всей души, громко, заразительно, так, что слышно было на весь этаж. А вот в общении с девочками он был очень робок, стеснителен, и порой с трудом находил слова.

Жили мы в общежитии, под которое было отведено девятиэтажное жилое здание. Наш класс занимал 4 квартиры (т.е. всю лестничную площадку) на 9-ом этаже. Лифт был всегда отключен, поэтому воспитатели заглядывали к нам реже, чем к другим. Можно сказать, что мы жили одной семьей.

Андрей был человеком очень аккуратным и собранным. В общежитии же жили, в основном, одни мальчишки, и таких аккуратных, как он, среди них было очень мало. Андрей, со свойственной ему страстью, постоянно воевал за чистоту и порядок в комнате и на этаже, и вовсе не потому, что этого требовали воспитатели, а потому, что он сам не мог терпеть рядом с собой небрежности и беспорядка. Но, несмотря на частые стычки, врагов он себе не нажил – все относились к нему очень хорошо.

Одно из первых воспоминаний об Андрее – это его сообщение о том, что он – десятый ребенок в семье и что у него есть племянник (!) – капитан дальнего плавания. Этим он всех нас поверг в сильное изумление. Надо сказать, что Андрей всегда очень гордился своей большой семьей и всегда с большим уважением говорил о своих родителях, братьях и сестрах.

Что касается учебы, то об этом постараемся сказать немного подробнее. Здесь требуются некоторые пояснения общего характера. Свою учебу в ФМШ мы начали в классе, который назывался 8-1. (Были еще 8-2 и 8-3). Класс делился на две группы – 701 и 702. Занятия по основным предметам – физике, математике, химии – проходили отдельно по группам, а по остальным – вместе. В то время в восьмые классы ФМШ ученики попадали двумя путями. Первый  (стандартный)  – через региональные олимпиады, затем  Летнюю школу и собеседование; во втором же случае преподаватели ФМШ сами ездили по отдаленным районам окрестных областей и отбирали способных ребят. Так получилось, что в 701-ю группу попали, в основном, одни «олимпиадники», а в 702-ю – ребята из сельских школ. При этом на протяжении года наши классные руководители (их было двое) в зависимости от успехов учеников переводили их из одной группы в другую. Андрей сначала оказался в 702-ой группе, т.к. он пришел из простой сельской школы. Первое время у него далеко не все было гладко, но он занимался яростно, сидел над задачами днями и ночами, и в конце года добился перевода в «сильную» 701-ю группу. Надо сказать, что в ФМШ вообще был культ учебы, и все мы старались учиться изо всех сил, и вот на этом фоне Андрей все равно выделялся своим упорством и трудолюбием. Правда, как выяснилось много позже, он крайне болезненно воспринимал эту ситуацию. Когда мы были у него в гостях в 1995 году и  вспоминали школьную жизнь, он вдруг очень серьезно сказал примерно следующее: « Я весь восьмой класс с ужасом ждал отчисления, ведь я учился в «дурацкой» группе». Это для нас оказалось полной неожиданностью. Во-первых, потому что почти каждый из нас дрожал и боялся быть отчисленным, мы все об этом друг другу потом признавались, но говорили об этом с теплотой и с улыбкой, и, во-вторых, такого понятия как «дурацкая группа» просто не было – весь класс жил очень дружно. А оказалось, что он все принимал слишком близко к сердцу, и эта заноза так и осталась у него в памяти. К сожалению, это не единственный подобный пример. Он вообще был легко ранимым человеком, хотя скрывал все за внешней грубоватостью. Но в те годы мы об этом как-то не задумывались.

У нас сохранилась характеристика Андрея, написанная его рукой. Она требует наших пояснений. Дело было в восьмом классе, в апреле 1968г. У нас было два классных руководителя - математик Акрам Жафярович Жафяров и физик – Бузя (Борис) Юрьевич Найдорф - очень колоритный человек. Попробуем его описать. Высокий, широкоплечий, худощавый, слегка сутулый, черные волосы, черная борода, пронзительные черные глаза, одет, как правило, во все черное, походка легкая, мягкая.
Вспоминается, как он стоит у доски, покачиваясь с пяток на носки, теребит бороду, и говорит, хитро сверкая очами:"В-в-всех в-в-выгоню!" Мы тихо дрожим. Так вот, однажды, (кажется, это было накануне 22 апреля) Борис Юрьевич собрал нас всех и сказал, что мы должны написать характеристики. Затем он подходил к каждому и говорил: "Пиши!" и далее он диктовал то, что следовало писать. Характеристики он давал всем разные, точные, вкладывая в, казалось бы, формальные, привычные фразы, совершенно реальный смысл. Скажем, формулировку "пользуется авторитетом" надо было действительно заслужить, а фраза про успехи в физике и математике говорит о том, что эти успехи были, в самом деле, очень значительными. Эта характеристика написана Андреем под диктовку Найдорфа. Подлинник мы передали Татьяне.

После окончания восьмого класса часть учеников была отсеяна, и из трех восьмых классов получились два девятых. На базе нашей 701-ой группы был создан 9-2 класс. Мы с Андреем опять оказались вместе. Это был на редкость хороший, дружный класс (в 2001 году, через 31 год после нашего окончания школы, наша классная руководитель – Эльвира Павловна Тысченко сказала, что другого такого класса она не встречала). Поэтому очень трудно что-то выделить, вспомнить отдельно какой-то случай. Вспоминается все целиком – дух, атмосфера того времени и ощущение того, что мы с ним – части одного целого, что он всегда где-то рядом. Так было два года – до самого окончания ФМШ. У нас была очень интересная, насыщенная разными событиями жизнь. Андрей был одним из самых активных ее участников. К этому времени он уже был в числе лучших математиков класса. Его очень уважал наш преподаватель математики, замечательный человек – Вацлав Вацлавович Войтишек. Во время последней встречи в Академгородке в 2001 году он вспоминал об Андрее, спрашивал, как у него дела, а ведь с момента окончания школы прошло более тридцати лет. Еще в то время мы очень любили ходить в походы. Андрей не пропустил ни одного. В походе он всегда был очень активен, работал за двоих, готов был выполнить любую, самую тяжелую работу, т.е. был в числе тех, на ком все держится и без кого в походе обойтись невозможно. Очень любил петь бардовские песни, особенно Высоцкого, пел их громко и с большим чувством.

Но, конечно, особого упоминания заслуживает его талант художника – создателя стенгазеты. Первая газета была выпущена в восьмом классе, и была посвящена 5-летию ФМШ. Она висела в Новосибирском Доме Ученых во время торжеств по случаю этой даты и пользовалась большим успехом. С тех пор он стал главным, единственным и  уж, что абсолютно точно, незаменимым художником нашей редколлегии. Газеты выпускались регулярно, к разным знаменательным датам, всегда вызывали большой интерес, и всегда около них было много народа. Дело в том, что они качественно отличались от других своим оформлением, особым юмором, и, безусловно, размерами. В каждой газете обязательно было что-то совершенно  неожиданное, какой-то новый  оформительский прием. Я (Л.Т.) помню, как создавались эти газеты. В какой-нибудь комнате общежития собирался, чуть ли не весь класс. Все галдели, шутили, острили, что-то предлагали, что-то тут же критиковали, потом Андрей говорил –  «ша», делал при этом характерный знак рукой и решительно выпроваживал всех за дверь. Мы оставались втроем (еще был Гриша Исаев, в то время  лучший друг Андрея) и принимались за работу. Андрей рисовал легко, играючи, с упоением. Он почти не делал эскизов, а рисовал сразу на листе ватмана. Конечно, мы что-то все вместе заранее продумывали, обсуждали, но зачастую он именно своим рисунком задавал тон, саму идею газеты или подсказывал какое-то новое решение. Говорят, что в школьном музее до сих пор хранятся некоторые из его газет. А когда мы кончали школу, то, естественно, самую последнюю, уже общешкольную газету, поручили нарисовать Андрею.

Но и после окончания ФМШ он остался в душе художником-редактором стенгазеты. Вспоминается, как мы встречали Новый 1980 год. Нас было три семьи – Сковорода, Таран и мы. Весь день 30 декабря все вместе лепили пельмени, а 31 декабря, пока женщины занимались украшением комнаты и накрывали на стол, мужчины под руководством Андрея успели сделать праздничную газету. Это был их сюрприз. Газета была прекрасная – с веселыми стихами и  отличными рисунками, жалко, что мы ее не сохранили.

Самое последнее воспоминание, относящееся к ФМШ – это мой (Л.Т.) отъезд в Москву. Примчавшись в аэропорт Толмачево, я встретила Андрея, который еще раньше приехал с другом меня проводить. Тут начались приключения – сначала выяснилось, что мой самолет улетел, потом мы потеряли билет. До сих пор очень ярко помню, как мы с ним бегали по всем начальникам и просили отправить меня в Москву. Андрей при этом был, как всегда, очень эмоционален. Сейчас в это трудно поверить, но в результате наших уговоров мне дали справку о том, что у меня, якобы, на летном поле при свидетелях ветром вырвало из рук билет и унесло. С этой справкой я и улетела. Так что все воспоминания о физ-мат. школе с первых дней и до самого отъезда связаны у нас с Андреем.

Отцы и дети, 1979г. Отцы: А.Р.Сковорода и В.А.Тайманов; дети: Сережа Тайманов и Родион Сковорода.

После Новосибирска мы встретились уже в 1977году в Москве. Андрей тогда поступил в аспирантуру МГУ, а мы уже работали после окончания Университета. Конечно, все были очень рады встрече. Он познакомил нас со своей женой Татьяной, и мы стали дружить семьями. Вместе отмечали праздники, встречались по поводу приезда кого-нибудь из школьных друзей, а порой и просто так.

Остались в памяти некоторые эпизоды, относящиеся к тому времени. Вот, например, такой. Однажды мы собрались у Сковороды по случаю какого-то торжества. Они тогда жили на Винницкой улице, в частной однокомнатной квартире. Кроме нас были еще Миша Таран с женой и друзья Андрея по аспирантуре. Народу было много, было шумно и весело. Наши старшие сыновья (а им было тогда по 3–4года) тоже очень развеселились и принялись носиться по комнате и скакать на кровати Родиона, которая стояла в углу. Напрыгавшись, они соскочили с кровати и убежали, и тут раздается какой-то странный треск, и мы видим, как одна из двух, висящих на стене колонок от проигрывателя «Вега», медленно падает на кровать, прямо в изголовье. Надо сказать, что это были не такие, как сейчас, а старые большие колонки, и весили они не меньше 8 кг. Нетрудно представить наше состояние в тот момент, а уж, какое было лицо у Андрея, и передать невозможно. Конечно, он тут же снял вторую колонку и долго еще не мог придти в себя.

Мы понимаем, что этот случай противоречит нашему общему представлению о том, что Андрей все делал основательно и надежно. Но, думается, здесь просто сказались его молодость и неопытность. Зато, возможно, он  не раз вспоминал об этом при обустройстве своих квартир и может, в частности, поэтому, все в них было сделано очень тщательно, добротно и профессионально.

Что касается научной деятельности Андрея, то тут нам сказать вроде бы нечего, поскольку мы вместе с ним не работали, но во время наших встреч Андрей часто рассказывал нам о своих делах и в связи с этим вспоминается такой эпизод. Было это на рубеже 70–80-х годов. Персональных компьютеров тогда еще не было. Программы надо было набивать на перфокарты и приносить в машинный зал, где работали операторы и системные программисты, престиж которых был в то время очень высок. И вот Андрей нам рассказывал, как однажды он пришел с огромной  колодой перфокарт и обратился к системному программисту с каким-то незначительным вопросом относительно управляющих операторов. Тот, видимо очень гордясь тем, что является столь престижным специалистом, держался очень надменно и говорил с ним свысока. Тогда Андрей ему сказал (эти слова мы приводим почти дословно): «Послушай, милый, тебе и в страшном сне не приснится то, что содержится в этой программе, поэтому давай-ка, веди себя поприличнее». Так что он знал себе цену и мог поставить на место кого следует.

А вот еще случай. О нем расскажу я (Л.Т.) от своего имени.

Как-то летом мы всей семьей собрались ехать в отпуск в Новосибирск, но за день до отъезда у меня украли сумку, в которой были ключи от квартиры, паспорт и конверт с домашним адресом. Ясно, что в такой ситуации уезжать всем было нельзя. Мы решили, что Володя с сыном поедут, а я задержусь на некоторое время и приеду позднее. Времени до их отъезда оставалось совсем немного, поменять замок муж уже не успевал. Он успел только купить замок и позвонить Сковороде. Андрей приехал в тот же вечер и принялся за работу. Я тем временем, желая угостить его получше, решила напечь блинов. Дело в том, что для моих мужчин блины – самая любимая еда. Я была уверена, что Андрей их тоже любит. Весь вечер он возился с замком. Дело осложнялось тем, что квартира была чужая, (мы ее снимали), поэтому  надо было сделать все особенно хорошо, чтобы у хозяев не было никаких претензий. Андрей это прекрасно понимал. Конечно, он и так бы сделал все замечательно, но в той ситуации чувствовалось, что он особенно старается. Работал он медленно, очень аккуратно и сделал все ну просто идеально. На улице было уже темно, когда он закончил работу, и я пригласила его к столу. Вдруг он мне говорит: «Знаешь, Лена, я блины не ем». Для меня это был удар. Ну что бы мне раньше-то не спросить, ну что бы ему раньше-то не сказать. Конечно, я быстро что-то другое собрала на стол, мы поели, попили, и он ушел домой. А у меня с того дня и до сих пор осталось чувство вины и досады на себя. Андрей, наверняка, об этом случае вскоре забыл, вроде, ерунда, а я и сейчас не могу спокойно об этом вспоминать.

Вот еще небольшая зарисовка из того времени. Сковорода всей семьей пришли к нам в гости. Родиону было тогда лет 5. Он, как вошел в шубе, в шапке, сразу побледнел, прислонился к стене, закрыл глаза и стал медленно оседать на пол. Картина была ужасная. Мы стали охать и причитать, а Андрей, раздеваясь в прихожей, и почти не повернув головы в его сторону, громко сказал: «Родька, кончай гнать картинку!» Родион мгновенно «ожил», открыл глаза и стал снимать шубу, как ни в чем не бывало.

Вот такие у нас остались воспоминания. Наверняка, за эти годы произошло много более значительных событий, но в памяти почему-то осталось именно это.

Так получилось, что в последние годы мы с Андреем не встречались, только переписывались по e–mail. Андрей постоянно и очень настойчиво приглашал нас в гости, а мы по разным причинам все никак не могли к ним приехать. Если б мы только знали, что так все случится... Нам казалось, что мы еще успеем много раз повидаться, и что впереди еще целая жизнь.

Е.Л. и В.А. Таймановы.  Ноябрь 2003 г., Раменское (Моск. Обл.)