Салават Аглямов

С Андреем Радионовичем Сковородой я познакомился году в девяносто втором, когда был на четвертом курсе Университета и Галкина мама, Наталья Леонидовна Лунина, «сосватала» меня А.Р. заочно на дипломную практику. Мы договорились встретиться на молочной кухне, куда А.Р. пришел за молоком для маленького Никиты. Во время прогулки по Пущино А.Р. прочитал мне небольшую лекцию о новых методах диагностики рака, основанных на использовании уравнений теории упругости. Лекция была весьма образная и зажигательная, особенно запомнилась фраза: «рассмотрим человека в виде шара».

Пожалуй, одной из основных черт А.Р. как научного руководителя был его энтузиазм и увлеченность, с которыми он работал. Ему было чрезвычайно интересно заниматься наукой и его буквально охотничий азарт подстегивал других и создавал вокруг А.Р. особую атмосферу какой то повышенной энергетики. Он часто появлялся в нашей комнате радостный и возбужденный, его просто распирало от желания  рассказать, какой новый «кунштюк» он придумал для минимизации функции или какое интересное свойство имеет только что полученное решение. Конечно, работать в такой обстановке было интересно, высокий эмоциональный фон давал дополнительную мотивацию, что в новых условиях падения престижа науки было, для меня во всяком случае, очень важно.

Речь А.Р., как при обсуждении научных вопросов, так и в обычной жизни была эмоциональной, насыщенной сильными образами. Какое-то время Оля Соколова даже собиралась записывать за А. Р. его любимые выражение. У него, и правда, был очень сочный, даже смачный русский язык. И, действительно, можно составить небольшой словарик слов и выражений, которые он использовал в определенных случаях. Появившись утром в институте можно было услышать такую фразу: «Слушай, я вчера вечером проламывался через формулы, как ночью по тайге, но такой кунштюк сконстромячил, полная Мальборо! Бегал тут как поперченный от радости. Только вот в вагон вошла шикарная блондинка со слегка отвисшим задом: где-то я набардакал в программе. Сегодня проверю на простейшем предельном случае, потому что если топором по телевизору, точно работать не будет.»  Или:  «Но мы любим его не только за это» – это когда кто-нибудь, к кому он хорошо относится, набардакал.  «Так ты или крест сними, или штаны надень» – в том смысле что надо бы определяться. «Будем играть не в мяч, а в игрока» – значит, собрался с кем-то лично переговорить.  «А так все хорошо, птички поют» – значит, все накрылось медным тазом.

А.Р. был человеком исключительно щедрым. Свое время и силы он тратил на других людей по максимуму, без задних мыслей. Будучи внутренне человеком мягким и ранимым, он мог произвести прямо противоположное впечатление на людей, мало его знающих, которые обманывались его нарочито грубоватой, прямой, манерой разговора. Но стоило узнать его ближе и становилось понятно, как близко к сердцу он принимает чужие проблемы. Причем он очень четко разделял отношения рабочие и личные. В рабочих отношениях он мог действовать довольно жестко, но как только вопрос касался отношений личных, он сразу становился другим человеком, готов был помочь, каким бы напряженным не был до этого разговор рабочий. Отсюда вытекает еще одно его удивительное свойство: за свою жизнь он не нажил себе ни одного врага. Во всяком случае, мне о них не известно. Даже в тяжелое для института время выбора директора, когда отношения в институте серьезно обострились, он не порвал ни с кем отношений, сохранил со всеми личный контакт, так что все рабочие дела влияли на отношения личные в самой минимальной степени. Его философия в науке была такая – ему не жалко было своих идей и мыслей, если кто-нибудь использовал его результаты без соответствующей ссылки, он относился к этому спокойно. «Я еще что-нибудь придумаю, у меня идей много».

Я думаю совсем не случайно А.Р. любил слушать Высоцкого (у него была чрезвычайно полная коллекция его песен). Его манера говорить, действовать, да и вообще жить всегда ассоциировалась у меня с Высоцким. Он всегда работал на износ, даже уже смертельно больной, испытывая острейшую физическую боль, продолжал работать, буквально до последнего дыхания. Причем работать плодотворно. Рамон, голландский аспирант в лаборатории Мэтта О’Донелла, по большому счету обязан своей диссертацией А.Р. Во многом его жизнь определялась фразой Высоцкого:

Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед ним.

И действительно, ему есть, чем оправдаться перед Всевышним. Его усилиями создано новое направление в науке. Правда, основную часть признания он получил за рубежом, благодаря публикациям в американских журналах. Его сильно угнетал тот факт, что нам не удалось получить ни одного российского гранта. С одной стороны, его работы были уже широко известны за рубежом, активно цитировались, его приглашали на профессорскую должность в Мичиганский университет, один из сильнейших университетов Америки в области Engineering. На все эти предложения он отвечал отказом, уезжать совсем он не хотел, получая каждый год открытку РФФИ со штампом «не поддержано».

Однажды, в Америке, он сказал Мэтту О’Доннелу (главе факультета Biomedical Engineering Мичиганского Университа, своему давнему коллеге и соавтору), что в принципе ему не нужно снимать жилье – поставить раскладушку в оффисе и все. На несколько секунд у Мэтта вытянулось лицо, пока его не убедили, что это шутка. Впрочем, А. Р. говорил, что не уверен, поверил ли Мэтт до конца, что это только шутка. А его квартирная хозяйка Дана, часто говорила, что берет с него деньги непонятно за что: «ты же у меня не живешь, ты у меня ночуешь.» Так что три месяца в США были временем интенсивной работы. Единственное, что могло серьезно отвлечь его от работы, это когда он не знал, где находится его семья. Если Татьяна или сыновья не проявлялись в условленное время, он превращался в самое беспокойное существо в мире. Каждые пять минут он пытался звонить, проверял е-мэйл и делился с окружающими своими самыми худшими опасениями. Находиться рядом с ним становилось уже совершенно невозможно. Очень скоро вокруг него образовывался штаб по срочному спасению Татьяны или Никиты.

Болезнь проявила себя в его предпоследний приезд в США, когда А.Р. начал мучить постоянный кашель. Он считал, что это простуда, моя жена привезла ему из России бронхолитин, и он постоянно его пил, но помогало не очень. К врачу он идти не хотел, спешил успеть доделать работу до отъезда, а уж дома подлечиться. Оказалось, однако, что все слишком серьезно. Благодаря усилиям Стаса Емельянова ему удалось приехать в США на лечение. Приехал он довольно бодрым, химиотерапия временно загнала опухоль вглубь, так что появилась надежда на благополучный исход лечения. Потом были долгое время ожидания решения врачей, операция, послеоперационный кризис, новая надежда, когда от операции до Нового года шло медленное, но все же улучшение, и потом ситуация, когда надежды уже не осталось: врачи ясно сказали, что ничего сделать не могут. Видимо, не выдержали ослабленные долгим курением легкие, хотя тут трудно сказать что-то наверняка. А.Р. боролся за жизнь отчаянно, вместе с тем сохраняя какое-то внутреннее чувство собственного достоинства, с которым ничего не могла поделать даже приближающаяся смерть. В среду 26 февраля Стас зашел ко мне в комнату и сказал, что А.Р. не стало.

Салават Ревенерович Аглямов. Октябрь 2003 года.